Седьмой круг [СИ] - Алекс Джиллиан

   И три дня назад наступил еще один кризис, у которого были самые объективные причины. Элизабет получила страшные вести из Тайберна. В тюрьме Ньюгейт был казнен ее отец, вместе в другими лидерами восстания. Томас Перси, Френсис Бигод и его брат, Джон Булмер были повешены в один день. Их тела были отданы близким родственникам. За останками Томаса Перси приехала его жена Элеонора, и увезла тело мужа в имение отца, где он и был захоронен в семейном склепе Харботлов. Ее сыновья были переданы под опеку некоего Томаса Буре, заключающейся в чисто материальном участии, фактически мальчики остались жить с матерью и дедом. Им было запрещено покидать пределы поместья, и появляться в свете. А это означало, что вдова и дети Томаса Перси попали под опалу короля, и являлись политическими изгнанниками. Элизабет Невилл не могла открыто общаться с братьями и мачехой и оказывать им какую-либо поддержку, дабы не навлечь на себя гнев короля. Гибель отца и невозможность посетить его могилу и выразить соболезнования Элеонор, вынужденная разлука с братьями, и вызванное необходимостью нахождение в совершенно чуждом окружении сокрушили остатки воли Элизабет Невилл. Она была убита и раздавлена горем. Ее страдания были неимоверными и всепоглощающими. Она чувствовала себя совершенно беззащитной и беспомощной.

   Не смотря на запрет графини Уэстморленд, она надела траур и собиралась носить его столько, сколько посчитает нужным. Спорить с ней было бесполезно, и леди Кэтрин пришлось смириться с решением племянницы мужа. Вскоре и она, и ее дочери - Дороти и Маргарет, которые были примерно одного возраста с Элизабет, оставили девушку в покое.

   На третий день абсолютного затворничества Элизабет Невилл, к ней приехала посетительница, не предупредившая заранее о своем визите. Леди Кэтрин собиралась объяснить неосторожной гостье, что Элизабет никого не принимает и сильно больна. Однако, мисс Митчелл, гувернантка Лиз Невилл, убедила графиню, что ее подопечная примет посетительницу, и, возможно, даже почувствует себя гораздо лучше, переговорив с прибывшей. Леди Кэтрин развела руками и позволила мисс Митчелл поступать так, как она считает нужным.

   Элизабет лежала в кровати, накрывшись простыней, и смотрела в потолок. Рядом на столике стоял поднос с нетронутым обедом, ставни были плотно закрыты, огонь в камне давно потух, но она не ощущала холода, давно привыкнув к подобным неудобствам и потеряв к ним всякую чувствительность. Когда дверь в покои резко распахнулась, впуская яркий дневной свет, Элизабет возмущенно пискнула, и раздраженно прикрыла руками лицо, спрятавшись в тени опущенных пологов балдахина.

   - Леди Луиза, графиня Скроуп, миледи. - разрезал тишину звонкий густой голос Джейн Митчелл. Женщина пропустила вперед хрупкую женскую фигурку, а сама скрылась, прикрыв за собой дверь. Элизабет не сразу поняла, кто перед ней. Слишком много времени она провела в кромешной темноте и безмолвии. Она напряженно наблюдала, как худенькая женщина уверенно движется к кровати Элизабет, но она не остановилась, чтобы поздороваться, а прошла мимо - прямо к окну, закрытому ставнями. Распахнув их, гостья раздвинула тяжелые гардины, и приоткрыла окно, впуская свежий поток воздуха. Солнечный свет залил спальню, и ослепил Элизабет, не давая ей разглядеть наглую нарушительницу ее покоя. Прищурив слезящиеся глаза, девушка видела лишь смутные очертания фигуры приближающейся к ней маленькой женщины, которая остановилась у подножья кровати, и тщательно огляделась по сторонам.

   - А ты не плохо устроилась, сестренка. - весело сказала гостья. Элизабет потеряла дар речи. Приподнявшись на подушках, она во все глаза уставилась на обладательницу до боли родного голоса. Красивое темно-синее платье под цвет глаз было сшито по последней моде, изысканная прическа, редкие драгоценные камни на шее и удивительная уверенная осанка и грация настоящей леди.

   - Луиза! - опомнившись, воскликнула Элизабет. В несколько секунд она вскочила с постели и бросилась на шею подруги, не в силах поверить, что видит ее воочию. - Боже мой, моя дорогая, милая подруга. - причитала в избытке чувств леди Невилл, крепко обнимая графиню Скроуп. Луиза мягко рассмеялась, но на ее глазах блестели слезы радости. - Я все знаю, Лу. Знаю, как ты просила за меня у Чарльза Брендона. Ты мне так помогла.

   - Да, брось, ты. Ты сама бы справилась не хуже. Дай-ка я посмотрю на тебя. - Луиза отстранилась и придирчиво оглядела Элизабет с головы до ног. - Красавица моя, что ты с собой сделала! Это никуда не годиться. Я знала, чувствовала, что мне нужно ехать и спасать тебя.

   - Лу... - Элизабет отвернулась, пряча слезы, и горько вздыхая. Графиня Скроуп ласково обняла подругу.

   - Я знаю, милая. Мне очень жаль. Я соболезную твоей потере. Я понимаю, как тебе тяжело сейчас. И больно. Это страшно, страшно и непостижимо, когда уходят близкие и любимые люди. Ты одинока и растерянна. И я здесь, чтобы помочь тебе справиться с болью. Если ты позволишь, я погощу в Раби некоторое время. Мне все равно нечем заняться. Мой муж уехал по государственным делам, а сезон открывается только через пару месяцев. И увидишь, мы поедем в Лондон вместе, и ты сразишь наповал каждого из мужчин.

   Стоит ли говорить о том, что с этого дня настроение Элизабет Невилл и ее душевное спокойствие начали медленно, но уверенно восстанавливаться? Как бы не было нам больно и страшно сейчас, какими бы чудовищными не были причины, бросившие нас в самое пекло отчаянья и безысходности, божественный механизм внутри нас, запрограммированный на самовосстановление, в один прекрасный момент щелкает и запускается вновь, чтобы вернуть утраченное, изменить или начать сначала. Жизнь не стоит на месте...

Глава 19.

   Уайт-холл. Лондон. Июнь 1537г.

   В огромном зале королевской резиденции царил переполох. Ожидалось появление самого Генриха Тюдора. Он только что вернулся из Хемптон Корта, где ожидала появления наследника его жена - леди Джейн Сеймур, и судя по словам его приближенных находился с отличном расположения духа. Королева чувствовала себя прекрасно, и король был счастлив. Но уже спустя несколько часов герцог Саффолк развеял ожидания взволнованных подданных, сообщив, что Генрих Тюдор решил провести вечер в уединении в свои покоях. Радость веселящихся гостей поутихла. И только Элизабет Невилл не испытывала огорчения. Она еще ни разу за неделю, проведенную при дворе, не была удостоена чести лично лицезреть Его Величество, и, честно говоря, не горела желанием. Генрих Тюдор лишил ее отца и разлучил с семьей, и какими бы не были его причины, забыть об этом Лиз не могла и не хотела. Конечно, инстинкт самосохранения не позволил бы ей открыто выразить свою неприязнь, но и плясать вокруг него, расплываясь в улыбках, девушка не собиралась. Она до сих пор недоумевала, как Луизе удалось уговорить ее прибыть ко двору в самый разгар сезона. В конечном счете, светская жизнь оказалась не такой утомительной и праздной, как ожидала Лиз. Многочисленные представители знати проявили к ней искренний интерес и теплоту, чем она была удивлена до глубины душа, опасаясь сплетен и перешептываний. Конечно, среди высокородных леди и джентльменов были распространены придворные интриги, лицемерие, лесть и распутство, но с этими низшими качествами человеческой породы, девушка была знакома и раньше. Научившись разбираться в людях, она умело уходила от общения с теми, кто не внушал доверия или был ей откровенно неприятен.